— Откуда у тебя такие точные сведения?
— В контрразведке слыхал.
— А все-таки их хорошо встретили на Кубани!
— Кто?
— Казаки. В газетах писали. С колокольным звоном, хлебом и солью.
— Ерунда! Это для союзников писали. В зале зашумели.
Широко раскинув руки, притопывая чувяками, обтягивавшими, как чулки, кривоватые ноги, сотник плясал. Его приятели, встав у стола, прихлопывали в ладоши.
На бледном лице сотника безумным блеском горели глаза. Потные черные волосы выбились на лоб из-под чеченки с желтой наискось лентой.
Сделав несколько кругов между столиками, он внезапно остановился и пропел с надрывом резким, срывающимся на фальцет голосом:
Желтая лента!
Желтая лента!
Ты нам волнуешь кровь.
Отдайте деньги, отдайте вещи!
Мы вам дадим любовь!
Кончив петь, сотник подошел к девице в розовой шляпке и заглянул ей в глаза. Сидевший с ней старик сердито засопел.
— Господин офицер, вы держите себя непристойно, — заметил он, багровея.
— Что? Что ты сказал, старая крыса? — спросил сотник зловеще. Ноздри его гневно зашевелились. Бледное лицо исказилось. Он молча вынул револьвер.
Старик, пискнув, как мышь, с необычайной для его лет быстротой нырнул под столик. Девица истерично взвизгнула.
— Князь, успокойся! Ну что ты за человек, право? — заговорил рыжебородый подъесаул, подходя и беря его за руку. — Ты знаешь, кто это?
— А мне наплевать!
— Да нет. Ты послушай!
— Ну?
— Это же Демидов. Известный богач.
— Вот как? Ну что ж, в таком случае пусть платит выкуп за оскорбление чести мундира. — Сотник пнул ногой старика. — Эй, ты! Курощуп! Гони сюда тысячу рублей. Иначе кишки выпущу! Слышишь?
Из-под стола протянулась пачка кредиток.
— Вот это другое дело, — весело сказал сотник, с довольным видом опуская деньги в карман. — А ну, пошли, господа! Тут, в матросской. слободке, я знаю, есть хорошие бабочки. — Он направился к выходу.
Офицеры, громко разговаривая пьяными голосами, повалили за ним.
В кафе стало необычно тихо.
— Боже мой, боже мой! Что творится! — сказал в тишине чей-то голос.
— Ну, слава тебе господи, пронесло, — заметил войсковой старшина, мелко крестясь. — Черт бы побрал этих азиатов! Не подумав, зарежут. И вообще лучше с фронтовиками не связываться.
В кафе вошел высокий ротмистр. Он остановился у входа в зал и оглядывался, выбирая место, где бы присесть.
— Смотри, ротмистр Злынский, — сказал полковник. — Он в прошлом месяце ездил по поручению ставки для переговоров с атаманом Володиным…
— Здравствуйте, господа, — заговорил Злынский, подходя и пожимая протянутые ему руки. — Что это вы пьете?.. Ликер? Фу, гадость какая… Не понимаю, как можно пить подобное сладкое пойло. Послушай, любезный, — обратился он к подбежавшему по его знаку лакею. — Принеси большой графин водки, селедочку и бифштекс по-английски. Да стакан захвати… Я, полковник, извините, из рюмки больше не пью. Совсем озверел. Да и хочу сегодня напиться. С утра жажда мучит.
— С радости, ротмистр? — спросил войсковой старшина.
Злынский с досадой махнул рукой.
— Какой там! Все идет к черту, — сказал он, отодвигая стул и присаживаясь. — Позор! Безобразие! Вступаем в союзы с разными бандами. До чего докатились!
— А чем мы лучше бандитов? — резонно заметил полковник.
— Как вы изволили сказать?
— Посмотрели бы вы, ротмистр, что здесь только что произошло, — не отвечая на вопрос, сказал полковник. — Офицеры Барабовича ограбили Демидова на тысячу рублей.
— Знаю. Среди них есть действительно беспардонная сволочь. Грабежи идут страшные.
— О чем же вы договорились с атаманом Володиным? — спросил полковник, вынимая портсигар и раскрывая его.
— Сейчас расскажу, — отвечал Злынский, взяв предложенную ему папиросу. — Ну-с, так, — начал он, закурив. — Приезжаю в условленное место. Встречает меня фигура, пудов этак на десять. Ростом даже повыше меня. Штаны — как море. Ах, полковник, если бы вы видели физиономию этого господина! На лице написаны все семь смертных грехов. Нет, я таких еще не встречал.
— Хорош, значит! — вставил войсковой старшина.
— Я бы такого на первой осине повесил… Ну-с, так. Заходим в комнату. Вижу, накрыт большой стол, кувертов на тридцать. Сидят какие-то странные личности. Меня, конечно, на почетное место, рядом с Володиным. Выпили, закусили. И все, понимаете, такие тонкие вина. Не знаю, где он их награбил. Я спрашиваю: «Атаман, а где же ваши войска?» — «А вот, — говорит, — поглядите в окно». Я посмотрел. Стоят сотни три человек. Сплошной сброд. Золоторотцы. А рожи! У Каиновых детей были лучше. А он спрашивает: «Ну как, ротмистр? Правда, хороши ребята? Прямо королевские мушкетеры».
Полковник захохотал.
— Ну-с, — продолжал Злынский, наливая водку в стакан. — Тогда я спрашиваю: «Это что, атаман, вся ваша армия?» — «Нет, зачем, — говорит. — Я смогу использовать «Объединенную организацию дезертиров». Да, да, — подтвердил Злынский, видя, что полковник опять надулся от смеха. — Представьте себе, существует такая организация. Я выяснил. Десять тысяч человек. Дезертиры всех мастей. Белые, зеленые, красные. Их там зовут камышатниками. В днепровских плавнях сидят… Потом атаман поинтересовался, на каких основаниях генерал Врангель желает вступить с ним в союз. В общем деньгами будет платить или отчислять процент от добычи. Да, так и сказал — от добычи. Я спрашиваю, а как бы он хотел? Атаман отвечает, что его бы очень устроило, если бы захваченные у большевиков города отдавались ему на два дня на полное усмотрение.
— Усмотрение… Читай — разграбление, — пояснил полковник, смеясь. — Ну и что же?
— Да, — сказал Злынский, пережевывая кусок бифштекса. — На это я заявил атаману, что доложу по начальству о всех его пожеланиях. Он поднимает тост за меня и говорит: «Выпороть адъютанта!» Тут два дюжих верзилы подхватывают под руки сидящего за столом мальчишку-адъютанта и волокут во двор. Володин тоже выходит. Я спрашиваю соседа, в чем провинился адъютант. А он говорит: «У нас, господин ротмистр, существует правило: после каждого тоста пороть адъютанта. Всех адъютантов семь человек. Вот и порют по очереди».
— Ну и нравы! — заметил войсковой старшина, покачав головой. — Это же чистейший садизм!.. Ну, дальше?
— Атаман вернулся в самом прекрасном расположении духа и тут же поднял тост за главнокомандующего, пожелав ему поскорее стать государем-императором. И тут вдруг поднимается из-за стола этакая фигура в шапке со шлыком и говорит: «Я не буду пить за государя-императора. Я представитель самостийной Украины и нахожусь здесь как дипломат». А Володин говорит: «В таком случае выпороть дипломата!»
— Ну и как? Выпороли? — спросил полковник.
— Отбивался. Кричал. Но все-таки выдрали. И не плеткой, как адъютанта, а шомполами. В общем, отшомполовали как полагается. Сто штук всыпали. Чему я был чрезвычайно рад. Для меня и большевики и самостийники одним миром мазаны, — заключил Злынский, злобно стукнув кулаком по столу.
— Ну и как же, ротмистр, начальство решило с атаманом Володиным? — спросил войсковой старшина.
— Согласились с его предложениями. Говорят, несколько дней тому назад ему послан приказ отойти к Перекопу на формирование.
— А как настроение на фронте? — поинтересовался полковник.
— Да как вам сказать? Мобилизованные перебегают к красным целыми пачками. А офицерские полки дерутся хорошо. Вот еще конный корпус генерала Барбовича, в нем преимущественно добровольцы. Эти будут драться до последнего человека. Рубаки отчаянные. А настроение на три с минусом. Да. Фронт в большой обиде на тыл. Ведь тут, в тылу, окопалось по меньшей мере шестьдесят процентов офицеров. И никак не выгонишь!
— Да. Это вы правильно говорите, — сказал войсковой старшина.
В кафе снова послышались взволнованные голоса. Девица в розовой шляпке завизжала от ужаса.
Злынский оглянулся. Вокруг только что вошедшего капитана толпились офицеры.
Пройдя послушать, о чем говорят, Злынский возвратился к столу с побледневшим лицом.
— Господа, слышали новость? — сказал он вполголоса, — Буденный переправился через Днепр у Каховки и быстрым маршем движется к Перекопу.
Полковник ахнул.
— Откуда вы это узнали? — спросил он, бледнея.
— Ставкой только что получено донесение от генерала Барбовича…
Закончив привал, 11-я дивизия побригадно двинулась с трех направлений к селу Агайман. Метель давно прекратилась. С юга подул теплый ветер, и под копытами лошадей хлюпала вода.
Прошли уже около пятнадцати верст, когда с той стороны, где на пылающем фоне заката чернел силуэт ветряной мельницы, донесся винтовочный выстрел.